После получения ярлыка  великое на княжение и занятия владимирского стола в 1363 г. Дмитрий Иванович московский решил ряд внешнеполитических задач на ордынском направлении. Вместе с тем, в западном направлении, Москва столкнулась с сильным и серьезным противодействием Литвы, где ее великий князь Ольгерд /Ol‘gerd (Algirdas)/ (1345-1377) расширял державу –  в  борьбе, как отмечено в новейшей литературе, «с авангардом католической Европы» против Тевтонского ордена, понимая, это Дмитрий Иванович подходил в отношении с Литвой весьма взвешено, отдавая себе отчет в том, что это государство выполняло роль буфера против агрессии крестоносцев. К тому же Литва поддерживала Тверь, что в сочетании с мамаевскими планами устранения Калитовичей с политического горизонта, представляло собой  вполне реальную угрозу планам Москвы по объединению русских земель.

                В 1350-е годы Литва установила свою власть в Новгород-Северском княжестве в видоизмененном центре Брянске и Смоленске. Но уже в 1370 г. Дмитрий Иванович совершил поход в Брянск, что стратегически было необходимо для восстановления связи с Южной Русью.

          В советской историографии взаимоотношений Москвы и Литвы события, предшествующие Куликовской битве трактуются как: в 1367 г. Дмитрий Иванович возвел белокаменный кремль, а в 1368 и в 1370 его, хоть и пытался, но так и не смог взять Ольгерд, а после того как под Любутском его авангард был разгромлен Дмитрием Ивановичем, что произошло в 1371 или в 1372 г., Ольгерд выдал свою дочь Елену внучку Александра Михайловича Тверского за Владимира Андреевича двоюродного брата Дмитрия Московского в качестве династийного приложения в связи с подписанием вечного мира.

                В новейшей американской историографии большое внимание уделяется сооружению каменной крепости в Москве, а в многотомной Кэмбриджевской истории России последовательно в рамках хронологии летописей излагаются события 1367-1375 гг.[1]

          «Я хотел бы, — недавно писал А.Н. Сахаров, — напомнить факт о том, что в период до Куликовской битвы Москва трижды отбивала натиск литовцев в 1368, 1370, 1372 годах».[2]

           На самом деле, судя по белорусско-литовским летописям Никиф.и Супр. события носили более драматичный характер и в историческом плане более поступательный. И хоть Никиф. не сообщает о возведении каменной крепости в Москве, следует полагать, что военно-стратегическая оценка ситуации Москвой исходила из его  наличия.

                «Михаил тверской,- писал С.М. Соловьев в своей знаменитой работе «Об отношении Новгорода с великими князьями», — вздумал возобновить борьбу деда своего  с Москвою, позабыв, что обстоятельства были уже не те.., Дмитрий собственными силами, и силы Москвы превышали тверские». [3]

                 Необходимо пояснить, что во время Ивана Калиты монголы не имели планов взятия столицы московского княжества. Поэтому сооружения каменного кремля – это очень важный исторический факт в военно-политической истории Восточной Европы. Л.В. Черепнин описывает сооружение каменного фортификационного сооружения, называемого кремль как иллюстрацию к обоснованию датировки первого докончания двоюродных братьев совладельцев Москвы Дмитрия Ивановича будущего Донского и Владимира Андреевича будущего серпуховско-боровсого князя героя Куликовской битвы.[4]

     Несколько отклоняясь от изложения, заметим,что каменная крепость в Москве-первый реализованный проект Владимирской Руси возведения нового типа фортификации, детерминированный пожаром 1365 г., поскольку начатый в Нижнем Новгороде проект не увенчался успехом, ввиду двух разбойных походов ушкуйников в 1366.

         Согласно летописным данным в следующем году Дмитрий Иванович совершил неожиданное нападение на Тверь, в результате которого Михаил Тверской бежал в Литву. Следуя записям конспективно описывающей события Никифоровской летописи, воспользовавшись отсутствием основных сил, занятых во главе с Андреем (Горбатым) Полоцким в Голице-Волынской Руси, Владимир Андреевич серпуховско-боровской князь «пришед ратью, възя Ржеву».  Это была блестящая военно-политическая победа московских князей, вбивших клин между Тверью и Литвой.  Переполошившийся противник Москвы быстро, что весьма сколотил коалицию, которая воспользовавшись отсутствием войск, подошла к московскому кремлю. Однако взять Кремль Ольгерд не смог. По данным Рог., а это, как известно тверская летопись, Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич заперлись во вновь отроенном Кремле, который, что уж совсем точно, «что стоял около города три дня и три нощи остановъ загородиа все пожже»… «а града кремля не взял и поиде прочь».

                Таким образом, потоптавшись возле кремля, Ольгерд даже не пытался штурмовать его.                Наиболее содержательно события 1368 г. приведены в  МС, где в отличие от белорусско-литовских летописей в конце статьи  под 6874 г., что нуждается в самостоятельно исследовании, приводятся более подробные сведения, нежели в последних.

                Представляет значительный научный интерес поездка Владимир Андреевича скупо отмеченная в Бел.-лит.: «Тое же зимы князь Володимер Ондреевичь ходи на помощь пьсковичем».[5] Ее прямое толкование не способствует пониманию момента в плане прежде всего целесообразности такого шага с точки зрения разрешения ситуации в пользу естественно Москвы в литовско-тверском противодействии. Объяснение такого маневра мы находим в МС, когда читаем, как зимой 1368/1369 гг.: «тое же зимы князь Володимеръ Андреевичь, посланъ великымъ няземъ, иде в Новъгород Псъковичемъ на помощь и бысть тамо от збора до Петрова дни». 

       Таким образом, в 1368 г. Москвичи нанесли два военных удара с целью разрушения литовско-тверской коалиции. Как покажут некоторые последующие события поступательное присоединение Смоленска к Москве мешала борьба с Тверью, как по территориальным, так и политическим мотивам. Она отвлекала все силы и средства – это с одной стороны, а с другой – способствовала, как ни странно, некоторому приглушению аппетитов главного врага Москвы – Мамая.

              События 1368 г.высоко оценены «Ливонской историей» 1887 г., которые повлияли на дальнейшее развитие литовско-русского  противостояния.[6] 

                Ожидая военного ответа Михаил тверской, что называется, собрался силами и, заметим о малоизвестном факте, вскользь отмеченному Э.Клюгом, а затем П.Д.Малыгиным (одним из редакторов перевода работы Э.Клюга), как «в осенину Михаил Александрович» во две недели город Тферь срубили древян».[7] Не отвлекаясь на сроки возведения оборонительного сооружения, если говорить точнее, крепостной стены – вала с частоколом, заметим, что работы производились во время ежегодного сбора основного налога — налога на доходы, а это исходя из климатических условий, могло  быть только в сентябре. (Очень странно, что Тв.сб. события этого года и, что особенно важно, фортификационное строительство вообще игнорирует).[8]

                Стремительное возведение вала с частоколом в детинце Твери, по-видимому, изменило  планы Москвы на 1369, тогда она г.нанесла удар по Смоленскому княжеству – тогдашней территории Литвы, а зимой 1369/1370 гг.стала укреплять фортификацию Переславля, который не смог взять Кейстут 7 апреля 1372 г., как традиционно датирует Э.Клюг. [9] Все это создало предпосылки для похода Ольгерда в следующем 1370 г.

              Маховик войны раскручивался все сильнее.

                26 ноября 1370 г. Ольгерд (1296-1377) Великий князь литовский внезапно появился под Волоком Ламским. Попытка «сходу» взять город успехом не увенчалась, а она осуществлялась как обычно при нападении на города в средневековье – по мосту через центральные и, по-видимому, единственные ворота. Здесь на мосту приняли бой волочане, возглавляемые князем Василем Ивановичем Березуискым. Сам князь получил удар копьем, нанесенный из-под моста. Нагноение переросло в гангрену и  князь скончался. Смерть Березуыского произошла, скорее всего, после того как эта война закончилась. Можно, в тоже время, интерпретировать факт ранения на мосту князя, как попытку совершить вылазку волочанами, поскольку перед этим источник сообщает как Ольгерд «два дни оу Волока бився».

                Летопись приводит высокую оценку подвигу Василия Березуыского: «иже преже много мужьствова на ратехъ и много храбровавъ на браняхъ и тако положи животъ свои, служа князю верою. Тому хоробру такова слава».[10]

                Двухдневный штурм ни к чему не привел, но грозил спутать все планы, и тогда Ольгерд попытался переиграть ситуацию. Он бросил Волок и маршем двинулся на Москву.

                Однако, забегая вперед, заметим, что Ольгред, уже потерял время, что дало возможность  московскому руководству подготовиться к обороне.

                Дату 26 ноября мы уже приводили – это дата появления литовской армии под Волоком.[11] Дальнейший хронометраж событий несложен, если принять во внимание, что литовская рать появилась у Москвы 6 декабря, что по данным  МС. При этом напомним, что исходя из находок А.Н. Кирпичникова о походе Дмитрия Московского  в 1375 г. на Тверь, летом московским ратям нужно было пройти 120 км. за 6 суток.[12] Зимой 1370/1371 г., как устанавливается, снежной, когда дороги не расчищались, расстояние 120 км. Ольгерд прошел за 8 дней. [13]

                Тверской сб.приводит дату появления Ольгерда под Волоком 6 ноября, что может быть пояснено как описка, природа которой состоит не в стремлении пикировать московское летописание, но стремлении показать иной информационный источник. Дело в том, что тенденциозная Хроника Быховца XVI в.[14] указывает без даты начало антимосковских кампаний Ольгерда гор.Витебск.[15] Даже прямолинейные измерения расстояния от названого города до Волоколамска (373 км) позволяют утверждать, что дата 6 ноября Тверской летописи означает не появление литовской армии под Волоком в 1370 г., но ее выход из Витебска. В специальной палеоклиматической сводке отмечено, что в 1370 г.на Русской равнине была дождливая осень и многоснежная зима. Если последнее подтверждается историческим событиями, то вероятность шоссейной дороги как инженерного сооружения, которой не страшна осенняя распутица, [16] следует лишь подтвердить.[17]

                В Москве было решено, что Дмитрий Иванович останется в кремле, а его ближайшие сподвижники  двоюродный брат Владимир Андреевич и митрополит Алексий разъехались на самые отдаленные пункты, чтобы при даже самом неблагоприятном развитии событий Северо-восточная Русь имела возможность сохранить духовное и военное руководство, силы и ресурсы. Данный опыт  был в недалеком будущем востребован. Дмитрий Иванович заперся в кремле, но летописи по данным этого года не сообщают, сжег ли он перед этим посад, тогда как в 1368 г., несмотря на более сложную обстановку Дмитрий Иванович посад сжег.[18] Тем не менее, Э.Клюг разыскал сведения относительно того как москвичи сожгли Загородье, где находился торгово-ремесленный посад.[19] Посады состояли из деревянных строений и полуземлянок, материалы которых могли и использовались нападавшими для сооружения осадной техники, а зимой — бесплатное расквартирование войск.  В декабре 1368 г. Ольгерд смог в таких вот условиях простоять перед крепостью,  где постоянно «курились» дымки печей, всего трое суток, а в 1370 г. – 8.

                Источники не сообщает о каких-либо активных  боевых действиях со стороны литовской рати. И не мудрено, ведь перед  этим они не смогли взять дерево-земляной городок Волок. Поэтому, сделаем вывод, отдать приказ о штурме Ольгред не решился.

                В таких случаях в средневековье переходили к осаде, надеясь измором заставить противника капитулировать. Осаждающие занимались обычными грабежами, захватом пленных, что предполагает наличие поставленной разведки. Об этом русским было хорошо известно, когда по данным нападения Ольгерда в 1368 г., приведенной МС, литовские войска  допрашивали пленных. Приведенное означает, учитывая строения летописей, что русские войска также обладали подобными методами ведения войны.[20]

                В предыдущую кампанию Ольгерд, как известно, воспользовался данными допроса пленных, которые показали ему на отсутствии ратей у Дмитрия Ивановича в Москве [21] и это позволило ему принять решение идти на Москву.

                На это раз, дойдя до Москвы, Ольгерд остановился на Поклонной горе, где и получил известия о выдвижении с Перемышля, что на р.Моча нынешнего Подольского района,[22]  Владимира Андреевича. Здесь он прикрывал юго-западное направление, исходящее из опыта прошлой кампании. Но сейчас, насколько можно предположить, москвичами был распущен слух, т.е. методами информационной войны о присоединении к Владимиру Андреевичу рязанских князей.

Это литовский князь принял во внимание, что послужило основанием для запроса о перемирии, случившееся не позднее 13 декабря. Против Ольгерда был также и настрой собственной армии, не горящей желанием идти на стены, а перед этим, не взявшей Волок, где, с партизанщиной сражаться должны были тверичи.[23]  Но при этом, Ольгерду нужно было уйти не просто с миром, при боеспособной армии, но и сохранить лицо военноначальника, хотя бы перед своей личной дружиной и вассалами.

                Далее обратимся к первоисточнику. «А Ольгердъ въсхоте вечного миру, а хотя дати дщерь свою за князя Володимира Андреевича, еже и бысть. И тако помирися отъиде отъ Москвы…».[24] Делам предположение. Инициатором перемирия был Ольгерд. Представляется, что сначала должно было быть заключено перемирие сроком до 30 июня следующего 1371 г., после чего по предложению Ольгерда должен был бы заключен «вечный мир», гарантией  такого заключения и его слов послужил бы брак дочери Елены с Владимиром Андреевичем.

                Поэтому предложение Ольгерда, сделанное им под стенами кремля, было для русских князей делом просто выигрышным, как с военно-политической, дипломатической не говоря уже о моральной точках зрения.

       Запись МС о времени заключения мира  «на Петров день» статьи под 1370-ым годом сопоставим с записью следующего года, где говорится об обручении Владимир Андреевич после отъезда Дмитрий Иванович в орду за ярлыком 15 июня. Значит послы Ольгерда прибыли в Москву  в период между  15 и 30 июня 1371 г.и перемирие было заключено. Его подписал митрополит Алексий, наверное, тогда и произошла помоловка   Владимира Андреевича и дочери Ольгерда – Елены.[25]  В целях  понимания перемирной грамоты следующей «литовщины»,[26] обратим внимание на находку Л.В Черепнина, когда исследователь обнаружил факт продления перемирия 1371 г.сроком еще на три месяца, на которое, очевидно пошли Литва после окончания первого срока перемирия. И только после окончания второго срока – «вечный» мир был заключен. Он продержался не более года.

            Конечно, он был невыгоден Твери и Мамаю. Но, если Мамай манипулировал ярлыком на великое княжение, то Михаил Тверской, как представляется, пропустил через свою территорию новгородских ушкуйников, нанесших удар по Костроме и Ярославлю.[27] Поход, состоявшийся в сентябре, был малочисленный на 10 ушкуях и, что интересно, Кострому не смог взять сам тверской князь, причем, несколько ранее того же 1371 г., а сжег Мологу.

                Ответ Дмитрия Донского был двойной и немедленный по средневековым меркам.[28]

            Скорее всего, по далеко неслучайному совпадению «тое же зимы месяца декабря 30 родися великому князю Дмитрею Ивановичу сынъ Василеи. Тое же зимы женися у великаго князя Олгирда Литовськаго князь Володимеръ Андреевич Московскыи и понят дщерь его Елену»  позволяет утверждать, что после рождения наследника  серпуховской князь был отправлен в Литву, где был принят  будущим тестем, назвавшего будущего зятя московским князем и вывез оттуда жену. Полемизируя с  В.А. Кучкиным, относительно возможной    даты женитьбы Владимира Андреевича, А.Б. Мазуров сужает ее до начала Великого поста 1372 г., т.е. 25 января.[29]

             Изложение приведённых событий было необходимо, хотя бы для того, чтобы показать невозможность сражения, под Любутском в 1371 или 1372 гг. Необходимо придерживать летописных дат как летописей белорусско-литовских, так и МС «любутской истории» — начало 12 июля 1373 г.

        А.А.Зимин, зная о расхождениях в летописных датах третьей литовщины, придерживался, тем не менее, омоложения события.[30]

      Но перед этим произошли военные события, позволяющие трактовать их как  прикрытие глубоко  продуманного плана Ольгерда взятия Москвы.

     Завязка и эскалация конфликта произошла стремительно. Педалируя на своего вассала, Литва потребовала попуска ратей для нападения на московские владения, а также новгородские.   А поводов для продавливания ситуации у Литвы было много. Достаточно вспомнить, что того как был заключен договор «О одиначестве», Литва также могла быть подвергнута нападению со стороны Москвы и Новгорода.

          Вторжение литовских войск произошло на апрельской фоминой неделе 1373 г., т.е. по последнему снегу. За перечислением состава ратей Литвы летописец выпустил из виду имя великого князя  Ольгерда и, как покажут события этой войны – не зря.

       Террор ввиду, развязанный  войсками коалиции ничем не отличался от обычных для средневековья действий. Имея численное преимущество  литовско-тверское войско атаковало Переяславль, Дмитров, Кашин. Везде были сожжены посады, взяты откупы с городов, но сами укрепления – грады были им не силам. Взятое в плен мирное население сгонялось в Тверь. Апаефозом войны послужило нападение на Торжок и разграбление союзниками Новоторжской волости. Жители Торжка и присланные им на помощь новгородцы сражались в поле до последнего, но были побеждены превосходящими силами противника. В числе погибших были многие знатные бояре и воеводы, в том числе известный ушкуйник Олександр Обакунович. [31]

            Как уже говорилось взятые в полон жители, и ратники сгонялись в Тверь. Что произошло в Твери в июне-июле 1373 г., сейчас бы назвали трагедией гуманитарной катастрофой.  В жару несколько тысяч людей без пищи и какой-либо помощи подожгли посад столицы княжества, огонь охватил весь город. Как пишет Московский свод, огонь сотворил то, что  «иже и погани тако не творятъ», что являлось отражением общерусского мнения. Новгородская летопись отмечала: «понеже бо ни от поганых не бывало такого зла».   Тверской князь Михаил Александрович, приказав спасти часть своего имущества и наиболее ценных пленных, покинул горящую Тверь. Очевидно, что многие пленные, пользуясь неразберихой, попросту разбежались.

         Нападение Торжок со стороны тверской земли состоялось 31 мая 1373 г., стало быть,  пожар в Твери произошел спустя недели две-три, во всяком случае, раньше, чем 30 июня – Петров день, когда Владимир Андреевич двоюродный брат Дмитрия Ивановича покинул Новгород, посещая его второй раз за последние 5 лет. Сопоставляя эти  посещения 1368 и 1373 г.нетрудно заметить, что  правительство Дмитрия Ивановича считала Новгород  «своей» территорией, не давая возможности расширения экспансии литовской агрессии.

                Поэтому актуальным следует обращение к «регистру текстов,» относящейся в новгородско-ганзейской торговле, когда напомним, 20 июля 1372 г. Новгород перезаключил мир с немецким купечеством, [32] кратко описанное В.А. Кучкиным.[33] Рассмотренное военно-политическое столкновение в Торжке показало, что делось все правильно: Новгород развязывал себе руки, но, к сожалению, отбить атаку антимосковской коалиции не сумел. Ведь никто не станет отрицать, что защищая Торжок, новгородцы защищали и московские интересы.

              Анализ записей окончания статьи Новгородской первой летописи младшего извода по Комиссионному списку под 6880 и статьи следующего года наряду с вышеизложенным позволяет утверждать, что благодаря Владимиру Андреевичу в Новгороде стали копать ров на Людовом, Загородном и Неревском концах города.  Летописец разнес эти события по разным датам, дабы не быть обвиненным в промосковских настроениях.[34]

           Московский князь пробыл в Новгороде с 13 марта по 29 июня 1973 г.,[35] с неизбежностью озаряющее, что пытаясь отвлечь силы литовско-тверской коалиции от московских городов, Новгород  24 мая двинул в Торжок свои рати. Последнее вынудило Михаила тверского лично принять участие в отражении угрозы с Торжка, а это закончилось для новторжцев, к сожалению, далеко не победно.

      Возникает вопрос, имел ли юридические основания Владимир Андреевич распоряжаться в Новгороде, как военный представитель Дмитрия московского ? Ответ – положительный. Как следствие, возникает второй вопрос, а понес ли он моральную ответственность за проигрыш под Торжком.? Что удивительно, но Москва в эпоху Дмитрия Донского чувствовала свою ответственность перед периферий за промахи своей наступательной политики. Известно. Что. Когда Мамай взял Нижний Новгород, Москва предлагала выкуп, чтобы избежать поджога города. Но рассмотренный случай произошёл раньше, но не становится от этого менее актуальным.  Коль скоро, князь Владимир отбыл из Новгорода 29 июня, значит, он с новгородскими правящими кругами искал выход и готовился лично возглавить оборону города. Между тем, известен в исторической науке проект мирного договора Новгорода и Твери (Наказ), датируеиый В.А. Кучкиным июнем — началом июля,[36] который по нашему мнению может служить оправданием действий Владимира Андреевича, тем более, что князю было известно о планах Михаила тверского. Посылка новгородских послов в Тверь возможно как прикрытие отъезда князя, таким образом могла состоятся 29 июня 1373 г.

              Владимир Андреевич больше нужен был в Москве.

                Содержание проекта договора, его унизительность для Новгорода, когда он отказывается от всего захваченного Тверью, позволяет заключить, что это был тактический ход, дымовая завеса – верность Новгорода, принятым на себя обязательствам по Договору с Москвой «Об одиначестве», поскольку известно из новейших исследований, что в последующем обстановка позволила новгородцам отказаться от собственных предложений.

             После июльского пожара Твери остальные летописи лаврентьевско-троицкой группы утверждают об участии Михаила тверского в стоянии под Любутском. Тв.сб.показывает на эту 12 июля дату выезда из Твери ее князем,  что позволяет предположить, Михаил тверской воспользовался  пожаром для  скрытного выдвижения на рандеву с Ольгердом под Любутск.

                Несколько возвращаясь назад, заметим, что в предыдущем 1372 г. Дмитрий Иванович был занят рязанскими делами и что важно отметить  разрегулировал  вопрос о владельце княжеского стола  в Рязани в свою пользу. Это было сделано в то время, когда Ольгерд замышлял свой грандиозный план.

         После женитьбы, а может и одновременно, 25 января,  был заключен Договор 1972 г.Великого князя Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Серпуховским, где помимо всего прочего Владимиру Андреевичу был обещан Торжок, [37] значит в следующем 1373 г., серпуховской князь «отстаивал»  свой удел.

                Здесь нельзя не обойти замечанием того факта, что  Владимир Андреевич действовал в правовой традиции духовных, оставленных еще Иваном Калитой. Как установлено в свое время Ю.Г. Алексеевым, духовные Колиты послужили  легитимным основанием возникновения политически удельного строя и верховной власти великого князя московского.[38] Таким образом,  отнесение Торжка к числу уделов  двоюродного брата Дмитрия Ивановича, позволяет в дальнейшем уверенно объяснить бинарность положения духовных Дмитрия Донского об отнесении Галича-Дмитрова Владимиру Андреевичу.

      Сражение под Любутском в Рог.и других летописях описывается как событие произошедшее после женитьбы Владимира Андреевича, что расходится с устоявшейся историографией, но не может быть опровергнуто хронологией фактов. 

                Помимо этого, необходимо отметить что сражения как такового по данным протверской Рог.не было вовсе, создавая исторический прецедент противостоянию типа угринского 1480 г. Однако сейчас важен сам факт, что даже тенденциозная в этом отношении протверская летопись, отмечает, что Дмитрий Иванович не заперся в каменном кремле, а вышел навстречу войскам коалиции и договорился о мире.

                Белорусско-литовская летопись – Супральская (далее Супр.) казалось бы с забеганием на 2 года вперед наверное, точнее всех сообщает: «Того же лета Олгиръдь, князь литовъскыи, поиде ратию к Москве. Слышаль же князь великыи Дмитреи Ивановичь, Собра вои многи приде противу ему, ему стрегоша у Любуцьку. И стояху прямо себе, а промежи ров круть, нелзе снятиси обеимь полькомь. И взя мирь межи собою вечьные».

                Предварительный просмотр записи МС под 1373 г., посвященный «любутской истории» показывает, что реконструировать план Ольгерда по взятию Москвы с кремлем можно с достаточной долей вероятности. Собрав огромные силы – во главе с братом Кейстутом с сыном Витовтом великий литовский князь Ольгерд Гедиминович сам участия в этом мероприятии не принимал, что упоминалось выше. И нападения на московские города, расположенные по  периметру Тверского княжества, были рассчитаны на вооруженное вмешательство Дмитрия Ивановича, но даже нападение на подмосковный Дмитров не спровоцировало москвичей на военное вторжение и тогда войска коалиции обрушились на Торжок. В это время, очевидно, из района Могилева – Чернигова  — Брянска Ольгерд с  личной дружиной  пошёл к Оке, надеясь с юга выйти на Москву.

           Как официально сообщает МС, Ольгерд «в думе \задумав – Н.Х.\ со княземъ Михаилом Тферьскм со едино и поиде с ратью к Москве».

Итак, под Любутском по Рог., встретились три армии – Ольгерда, тверская и Дмитрия Ивановича. Это произошло  в конце июля — начале августе 1373 г.,  мир был заключен исходя того, что все три стороны принадлежали одной конфессии. Ольгред исповедовал религию православного толка, как частное лицо. Таким образом,  Рог. чуть ли не приписал Твери тогу миротворца.

                Вместе с тем, точка боевого соприкосновения Ольгерда и Дмитрий Ивановича Московского сама по себе интересна геоплитически. Любутск, в настоящее время представляет собой археологический памятник — объект культурного наследия федерального значения, расположенный при впадении речки Любутки в Оку несколько ниже по течению от совр.Калуги. Отсюда видно, что подойти к этому пункту тверские рати, минуя Москву, могли только транзитом через Смоленские  земли.

               Согласно грамоте литовского князя Ольгерда к патриарху Филофею, датируемый Кучкиным летом 1371 г., [39] Калуга  в числе иных городов, в том числе Ржев, Луки, Березудск, Мценск отошла к Москве после провала московской операции в декабре 1370 г. Поэтому появление Любутска, как локализации рандеву, соседнего с Калугой, позволяющего отнести их к исторической дуальности городов средневековой Руси, выходящей за рамки простого историко-археологического источниковедения. И в самом деле Любутск, расположенные восточнее оспариваемой Ольгердом Калуги должен был бы взят литовско-тверским войском и послужить отправной точкой наступления на Москву.

                Калуга не могла остаться в стороне, когда рать Дмитрия московского «воевати города Дьбряньска»,что произошло летом 1370 г.[40] Никто не станет утверждать, что к Брянску москвичи добрались через Тулу или Дорогобуж. Однако, следствием этого похода может быть аннулирование Филофеем своего патриаршего акта о наделении  Алексея главой русской, киевской и литовской церквей о чем с сомнением пишет  протоиерей И.Мейндорфф.[41]  Может быть, исходя из этого обстоятельства Ольгерд стал жаловаться в Константинополь, но не по церковным делам, а по политическим, а это было удобней сделать несколько позднее провала второй «литовщиной». Можно предположить, что Любутск в 1971 г. уже был объектом геополитического действа.[42]

        Поход тверского князя в обход московской земли требует обоснования. Но, перед тем как сослаться на перспективный пример XVI  в., приведем сведения смоленской летописи Аврамки. Источник сообщает с максимальной подробностью для такого рода события о том, что как по инициативе Ольгерда Михаил тверской прибыл под Любутск. Дата выхода тверской дружины из Твери, показанная как 16 июля, должна быть отнесена на выход Дмитрия Ивановича из Москвы.[43] Монах Авраамка  сообщил, что «стояние» продолжалось несколько дней, т.е. ситуация была патовой и после подписания мира, очередного вечного, рати разошлись. При этом летописец несколько апологируя тверичей сообщает о том, что они возвратились на родину без потерь.[44] Последнее, косвенно может свидетельствовать о транзите тверичей через смоленские земли.

          Михаил тверской и его дружина принимали участие в сражении под Любутсокм В 1500 г. , согласно исследованиям, в частности, А.А. Зимина, Н.С. Борисова основная московская рать сосредоточивалась на смоленском направлении. Ее первоначально возглавлял Юрий Захарьич, который весной 1500 г. взял Дорогобуж. Затем этому воеводе были приданы тверские войска Д. В. Щени и они подоспели вовремя, проделав путь в более чем в 300 км,[45] победив затем при Ведрошской битве. [46]

                Надо сказать, что военной истории известны факты, когда рандеву союзников, даже начало стратегических операций было известно всем, а не только противникам. Учитывая расстояния, а также дату выхода Михаила и Твери на рандеву, можно читать, что лазутчики  сообщили Дмитрию Ивановичу о выдвижении тверичей на Оку. [47]

                 Оперативно-тактическое искусство Ольгерда, подтвержденное в стоянии под Любутском, натолкнулось в данном эпизоде истории  на стратегию Москвы относительно захватчиков с Дикого поля, где противостояние Мамаю, как это станет очевидным в последующих событиях, станет  основной военной темой для Дмитрия московского непосредственно.  Поэтому, когда в исторической литературе утверждается, что только в 1376 г Дмитрий Иванович впервые вышел на Оку «стеречь Мамая», следует уточнить, что не в первый. Ведь поход на Оку, состоявшийся в 1373 г., мог быть вызван по тем же основаниями, что и поход  1376 г. В любом случае, надежность разведданных на таком оперативном пространстве, свидетельствует о предварительной проработке вопроса московскими военными кругами.

                Глубина проработка, как писал Н.С.Борисов состояла в том, что отныне в Москве решили не допускать противника — Ольгерда, а затем Мамая — на  свою территорию, когда даже при  не достижении противником военных успехов, остаются потоптанные сельхоз угодья, порушеные села и города, мирное население попадает в полон.[48] Для этого необходимо иметь отмобилизованные части соответствующего реагирования и налаженную систему оповещения верховной власти.

                В этой связи, когда в следующем году летописи сообщают об обнесении Владимира Андреевичем града Серпухова дубовой стеной, интерпретированного в литературе как антиордынское оборонительное мероприятие, следует еще раз с этим согласиться, добавив сюда же и о антилитовской направленности серпуховской фортификации. Известно, что Серпухов подвергался нападению иноземных захватчиков в 1382, 1409 и 1410 гг. При этом, в последний  раз в 1410 г.это совершил литовский князь Свидригайло.

                Поэтому, фортификация Серпухова, состоявшаяся в истории «линии Оки» — «Берег» непосредственно после любутского противостояния, свидетельствует об уровне государственного менеджмента в Северо-восточной Руси, отнюдь не детерминированное опасностью совершить ошибку. Впоследствии, согласно Д.Островски, Дж.Кипу и Дж. Алефу, Калуга и Серпухов были главными пунктами сосредоточения резервов для обороны со стороны Дикого поля.[49]  А.Мих.Сахаров как-то заметил, что берег Оки в 1360 г.начал укреплять митрополит Алексей, заложив около Таруссы Владчев монастырь.[50] Следует иметь ввиду, что перспективные по хронологии исследования, показавшие  о сложении  в 16 в.двухкомпонентной оборонительной системы Северо-восточной Руси, имеют ввиду возведение московской каменной крепости и «берега». [51]

         Вернемся непосредственно к сражению под Любутском, куда  дружина Дмитрий Ивановича подошла раньше противника. Дмитрий Иванович рассчитывал мощным внезапным ударом, опрокинув боевое охранение, прижать  главные силы  Литвы к оврагу, но литовцы сумели превратить авангард в арьергард. Вероятно, Ольгерд попытался обойти Любутск, тогда москвичи стремительно атаковали сторожевой полк противника и Ольгерд вынужден бы отвести главные силы за  местную складку местности – овраг или ров. Последнее существенно облегчает поиск любутского стояния и современную топографическую привязку.

                Две армии стояли друг против друга, разделенные оврагом (Супр.пишет о рве, что предполагает апологетику хлопцев, поскольку ров – это инженерно-строительное сооружение). Сложилась патовая ситуация и только перемирие позволило воюющим сторонам разойтись без опасения получить удар в спину.

                    В перемирной грамоте, составленной здесь под частоколом Любутеска,  которрая изучалась В.А. Кучкиным в монографии «Договорные грамоты московских князей XIV в.» есть два пункта, которые выделяются своим императивом. 1. «А се грамота буде князю великому Олгерду не люба, инъ отошлетъ» 2. «а со Ржевы до исправы не сослати».

              Сделаем предположение, что данный документ составлялся в походных условиях, поэтому, что косвенно, документ  носит предварительный характер. Но это абсолютно не означает, что он готовился наспех. (Л.В.Черепнин,где-то заметил, что перемирие состоялось «под Любутском»). Датообразующие признаки «от оспожина заговения до Дмитриева дни» указывают на окончание любутского противостояния в военной плоскости и переход в плоскость дипломатическую. Следовательно, переговорщики каждой из сторон встречались не по разу  и, заметим, не за одним столом. Кучкин с прозрачным намеком пишет, что с той стороны было семь переговорщиков, указывающее, косвенно, на численность ратей антимосковской коалиции.

                Рассмотрим пункту подробней.

        П.1 следует отнести на требование, исходящее от литовской стороны. Оно означает не выигрыш Ольгерда, но требование уважения к его инициативе. К сожалению, документа о «вечном мире» историками еще не обнаружено. Литовская сторона, выступая в качестве инициатора перемирия, выставляла условие внесения изменений в конечный текст мирного договора. Кучкин, приводя «ответную» реплику  москвичей на требование Ольгерда «хоть и отошлет, а на см перемирии и докончании меж нас войны с Олгердом нет до Дмитрова дня», отметил боеготовность противостоящих сторон.

         Не оспаривая данное положение,  следует заметить, что это московская часть документа, где Дмитрий Иванович призывал литовскую сторону сильно-то не тянуть с рассмотрением московских предложений по мирному договору, называемого в то время «докончанием». Следует заключить, что в дипломатической практике того времени перемирия носили срочный характер.

                По поводу Ржева (п.2) – это приписка, и физическая, и логическая. Как справедливо отмеченное начальной историографией исторического источника, означающее спорность выделенного населенного пункта.[52] Составители документа в последний момент подстраховались ввиду возможных обвинений в братании с противником. Опытность царедворцев  в своем служении делу и перед будущим заслуживает уважения, хотя, очевидно, что в полевых условиях стороны не всегда расходились миром.

          Дело в том, что на самом деле, источниковедческая ценность такой приписки PS-документа состоит в том, что поскольку, он составлялся около Любутска, который стороны, видимо, не поделили insitu, то сейчас мы можем  соотнести Любутеск, и Ржеву как два военных объекта, отмеченные одновременно в литовской и залесской частях Списка всех русских городов.[53] Данное наблюдение, как представляется, может показать ракурс генезиса двух частей Списка по крайней мере, при этом не отрицая того обстоятельства, что Список есть инспирированный исторический документ. [54]

                Возвращаясь несколько назад приведем бесценное известие Тверского сб., который после сообщения о побеге из тверского погреба-тюрьмы четырех новгородцев 20 апреля 1373 г. с местническим патриотизмом сообщает: «Того же лета князь великий Михайло около града Твери валъ копалъ, и ровъ копалъ, отъ Волги до Тьмакы, Тверскыми волстми и Новотржскыми губами, и вал засыпали /срыли – Н.Х./ отъ Волгы».

                Приведенное известие как раз и позволят понять причину «командировки» Владимира Андреевича в Новгород,[55] которая началась до начала вторжения литовских ратей в пределы Тверской земли в период антипасхи 1373 г.   Совладелец Москвы — князь убедил и  возглавил  строительство в Новгороде дополнительных фортификационных сооружений, и эта его деятельность, естественно, не осталась незамеченной в Твери. Москве это было необходимо и  по экономическим  соображениям, поскольку согласно Г.Дивальду, Р.Камерону и Л.Нилу в середине 14 в. Ганзейский союз, куда вошел и Новгород, получил полное оформление.[56]

                Весьма крупные по тем меркам фортификационные работы тверичей и послужили толчком для раскрытия плана Ольгерда на 1373 г.против Москвы.

              После получения известия о вводе в пределы Тверского княжества литовского войска в Москве сразу обнаружили, что в его командном составе и территориальной принадлежности были все кроме самого Ольгерда. Из практики прошлых нападений Литвы хорошо было известно, что атака на Москву происходила всегда во главе с Ольгердом, когда тяжелая кавалерия сбивала заставы и маршем двигалась к цели. Поэтому, во все города был разослан приказ «стоять до последнего» и были предприняты меры по установлению местонахождения Ольгерда, а также, соответственно, Михаила Тверского.

                И последнее касательно любутской истории. Он имеет значительный положительно эмоциональный привкус даже в наши дни, демонстрирующий равновесие сил на данный момент на русской равнине как в личностном плане (великий князь против великого князя), так и этническом. Все это нашло отражение в успешном походе на Тверь князей Северо-восточной Руси под предводительством Дмитрия Ивановича в 1375 г.

           Однако, объективно кампанию 1373 Ольгред проиграл не добившись поставленной цели, но понеся при этом – отличие от Твери – некоторые военно-политические потери.

          Современный литовский историк Э. Гудавичюс заметил, всю свою жизнь Ольгред с братом Кейстутом не слезал с коней,[57] но после поражения  1373 он до самой смерти в 1377 г  не пытался предпринять чего-либо подобного в отношении Северо-восточной Руси, уступив при этом Смоленское княжество. Политическая трагедия Ольгерда в нашу задачу не входит, но для темы работы заметим, что  обращение Андрея (горбатого) Полоцкого, бывшего сыном покойного литовского князя от первого брака, к русским в 1377 г. свидетельствует о серьёзном внутриполитическом кризисе в Литве, возникшем из-за вопроса престолонаследия. Но главное, это обращение последовало после страшного поражения русских войск на р.Пьяне (Пьянзе) от Мамая в июле этого, что оно – обращение Андрея Полоцкого – было серьёзной моральной и политической поддержкой Дмитрий Ивановичу.[58]

            Возведение каменной как оказалось неприступной крепости для Ольгерда в Москве заставило его искать военно-тактические приемы для ее взятия. Два раза он пытался попробовать совершить это используя фактор внезапности, а в 1373 г. —  с помощью глубокого обходного маневра, да еще с прикрытием, что каким–то образом совпала с предельным возрастом князя 75-80 лет для средневековья было слишком много.        

                Если вспомнить, что Дмитрию Ивановичу был 1350 г.р. а Владимиру Андреевич 1353 г. и поэтому статьи 1360 г.летописи Быховцева отражают историзм литовской традиции, означающее прежде всего возрастное, даже геронтологическое преимущество Ольгерда Гедиминовича, родившегося еще в прошлом от описываемого века, в отношениях с Москвой.[59]  Особенно это проявляется, когда московский князь серпуховско-борцовской ездил в Литву. МС оставил о нем свой некролог.[60]

       Историки всегда  описывают события пост-фактум. План Ольгерда состоял в отвлечении внимания, сил и средств Москвы в северном – тверском и Новгородском направлениях, затрудняя оперативную связь между Москвой и Новгородом, а затем,  оставив на честолюбие  Дмитрия Ивановича  погубленную Твкрь, броском из района Калуги, захватить Москву с ее кремлём.

              Интересно, что  военный опыт, причем синтетический, т.е. как в теории, так практике командования и в поле, и в крепости позволили, что, наверное, глубже Дмитрий Иванович и его военному окружению организовать стратегию борьбы  с главным военным противном – Мамаем.

         Еще один источниковедческий вывод можно сделать. Он касается уникальной записи Рог, выявленный Г.М. Прохоровым, о розмирье Дмитрия Донского с татарами и Мамаем под 6882/1374 г. Сейчас можно утверждать, что такая запись появилась неслучайно.

        В заключении заметим, что западное направление внешней политки московского княжеского Дома не было детерминировано одними  политическим факторами – борьба с Тверью, присоединение Смоленска. Это направление было связано с таким геполитическим фактором как Великое княжество Литовское, которое до начала описанных коротко здесь событий вобрало в себя западно- и южнорусские земли, стремившейся поставить Москву на уровень Твери.

      В решении своих стратегических задач территориально Москва активно использовала гигантское пространство, охватывающее географически от Пскова до Брянска, причем на всю оперативную глубину – Витебск – Переславль-Залесский. Такое сравнение применимо, т.к. внешняя политика как здесь показано основывалось, прежде всего, на использовании вооруженной силы, а дипломатия в данном случае лишь подчеркивала успехи или неудачи военных. Причем, мирные договоры подписывались после завершения военных действий, они же – мирные договоры нарушались опять же с применением силы, затем они перезаключались снова, чтобы, наконец, быть нарушенными опять.

            В Москве полагали, что справятся с Тверью всегда и «иными средствами», поэтому не заключали с ней мирных договоров как с Литвой, например, что можно было бы осуществить  по  результатам военных действий 1369, 1370 г. В Москве считали Михаила Тверского молодшим братом, конкурентом за обладание владимирским княжением, но не иноземным захватчиком, на которого бы распространялись нормы международного права. [61] Еще А.В. Экземплярский писал, как «на исходе 1373 г. Михаил Тверской подписал мир с великим князем московским: отпустил его сына Ивана (конечно, за деньги выкупив его в орде)».[62] Э.Коюг весьма описывает заботливо содержание старшего сына Михаила тверского в качестве пленника в Москве при митрополичьем дворе.[63]

        Следует обратить внимание на исследования французского историка В.Водова (VodoffW.), когда он пишет, что начиная с XIV в. Тверские князья объявили себя старшими, изводя свое происхождение  от киевских князей.[64] Именно cМихаила Яроолавовича и Ивана Даниловича начинается борьба за титулование словом «царь».[65]  Это борьба выразилась за обладание великокняжеским ярлыком и только изменение политики кыпчакского хана Узбека, решившего придерживаться тактики «разделяй и властвуй» привела к уравниванию шансов Москвы.[66]

       Поэтому появление Михаила Александровича под Любутеском со своей дружиной есть аргумент в пользу территориальной экспансии Твери в борьбе против Москвы, апогей которого пришелся на рассматриваемое время.

                На территории северо-восточной Украины были сделаны  находки кладов, состоящие из длинных новгородских палочковидных слитков. Есть все основания предположить, что слитки эти могут быть соотнесены с тверскими финансовыми потоками в ближнюю Украину, что нумизматически может быть приемлемо, исходя и длительного периода обращения данного денежного носителя, каким были длинные новгородские слитки дорублевой системы.[67]

                Следует сказать, что в течение рассматриваемого в статье периода времени 1367-1373 гг.и в последующем, Тверь укреплялась в фортификационном плане постоянно. Также постоянно укреплялся Москвой и Новгород, но инженерные сооружения возводились на дерево-земляной основе. Эти крепости, также как и каменный кремль Москвы, противными сторонами, воюющими друг с другом не были взяты штурмом ни разу. Поэтому, факт строительства каменного кремля в Москве свидетельствует не  столько о военных притязаниях Москвы в это время, сколько об экономической мощи и ресурсной базе.

         Решение литовской проблемы позволило Москве сосредоточиться на борьбе с Мамаем и, таким образом, внешняя политика Москва была направлена на освобождение зависимости от Мамая. До Куликовской битвы оставалось 7 лет.

---