ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ ДЛЯ ИЗУЧЕКНИЯ ИСТОРИКО-ДЕМОГРАФИЧЕСКИХПРОЦЕССОВ В КОМИ-КРАЕ В СВЯЗИ ИСТОРИЕЙ НАЛОГООБЛОЖЕНИЯ.

Рис. 1. Расселение коми в XIV – XV в. (по Л.Н. Жеребцову): 1 – пермяне пимежские; 2 – пермяне удорские (вашские); 3 – пермяне вымские,
4 – пермяне нижневычегодские; 5 – Вылегодская пермца; 6 – Лузская
пермца; 7 – Сысольские зыряне (сырьяне); 8 – сиряне ужговские.

Fig..1. Moving Komi people in XIV – XV century (by L.N. Zherebtsov):
1 – permyane pimezhskie; 2 – permyane udorskie (vashskie); 3 – permyane vymskie, 4 – permyane nizhnevychegodskie; 5 – Vylegodskaya permtsa;
6 – Luzskaya permtsa; 7 – Sysol‘skie zyryane (syr‘yane); 8 – siryane uzhgovskie.

Историки и археологии Коми края проделали большую работу по установлению многих демографических параметров. Для интересующего нас времени показано, что при общей численности населения в границах современного Коми края 12-14 тыс. чел., численность населения, охваченной «самозаписью» 1485 г., составляло 6,9 тыс.чел. [1]

Полученные наукой данные имеют принципиальное значение. Они представляют собой методологическую и эпистемологическую основу для  изучения  культурных изменений, а также использования археологических данных в целях углубления научного поиска.[2]

В тоже время, в настоящее время в Республике Коми еще ведется промысел соболя, а также проводятся значительные работы по восстановлению его популяции. В средневековье, прежде всего, в рассматриваемом периоде времени, соболь обитал к востоку от Устюга и по данным на 1960-е годы. как это показано в монографии А.А. Насимовича, отдельный участок обитания соболя сохранился в бассейне р.Мезени на территории Удорского р-на. [3] Здесь нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, по которому в Жалованной грамоте 1485 г. как раз с Удоры, располагающейся в бассейне Вашки и Мезени, обозначена как податная административная единица. Исторический ареал обитания соболя определяется как  территория к востоку от Сев. Двины и Ветлуги.[4]

Согласно исследованиям экологов на 1960-е годы выход шкурок соболя с территории Коми составляет 0,2- 0,3 шкурки с 1000 га таежных лесов. Плотность популяции соболя в Коми была  наверное не ниже, чем во временна, когда приводились исследования Насимовича. Ср.плотность 2-4 зверька, максимальная до 10 на 1000 га при выходе 0,4-0,6 – максимальная до 1,39.[5] Общая площадь, подлежащая налогообложению составляет в пределах 65 тыс. кв.км. Разделив общую величину подати на данную площадь мы получим искомый выход равной 0,262 шкурки с 1000 га налогооблагаемой площади. Учитывая, что, по всей видимости, такая величина в 1707 шкурок добывалось и для внутреннего налогообложения, тогда «доходность» промысловых площадей составляла в конце  XV в. 0,52 шкурки с 1000 га.

В середине  XIX в. 1 охотник добывал за сезон в среднем 80 соболей. Основной «технологический» прием охоты – капкан, который все время совершенствовался и распространялся. Сысольцы платили самый большой налог, превышающий 0,3 шкурки на 1000 га, что косвенно подтверждает о неполном потенциале территории, представленной по документу 1485 г.  Очевидно, следует остановиться на мысли о том, что в государственную казну могла поставляться не вся добываемая пушнина с Перми Вычегодской, а лишь только ее половина без ущерба для экосистемы. [6] Следовательно, средний выход соболя с данной податной территории составлял 0,52 шкурки с 1000 га площади, т.е. еще 1700 соболей оставалась, как говорится в местном  бюджете, что позволяет установить число охотников в количестве до 280 человек, которые отлавливали соболя исключительно для целей налогообложения.

Рассматриваемая грамота, как источник истории экономики Коми края позволяет утверждать, что при условии простого воспроизводства пушного зверька – соболя, данная территория  ежегодно поставляла на региональный рынок 1700 при отлове 22-25 тыс.зверьков без ущерба для экосистемы общей стоимостью во внутренних ценах 140 кг серебра.[7] Здесь показывалось, как податное население, охваченное рассматриваемой грамотой, составляло согласно соответствующим исследованиям 6,9 тыс.чел. Благодаря этим исследованиям, а  также расчетам, приведенные в настоящих заметках, мы получим величину   душевого налогообложения равную 0,24 шкурки соболя с чел. Надежность этих данных позволит в будущем выявить функционирование государственных финансов российского государства.

В качестве иллюстрации приедем сведения относительно того, как в результате реформы Федора Алексеевича кроме стрелецкой подати равной 10 копейкам со двора с 1681 по конец  XVII в.никаких поборов в Яренском уезде Коми-края не производилось.[8] /Рис.1,4/.

Не следует думать, что в документе отражена система  добровольного налогообложения населения (самообложения), тяготеющего к российскому государству, поскольку грамота подтвердительная, т.е. фиксирующая уже сложившиеся отношения в области фиска, что наталкивает на поиск ранее выданного документа -источника. Вместе с тем, говоря о события 1446 г., когда 3-х тыс.отряд под руководством новгородских воевод Василия Шенькурского и Михаила Яколя совершил поход на Югру, А.Н. Насонов заметил, что автохтонное население само учитывало число жителей в целях налогообложения, что является отражением определенной автономии Югры. Жители Приобья говорили  новгородцам: «Мы хотимъ вамъ дань даяти, а хотимъ счестися, а указати вамъ станы и островы, уречища» (НПЛ, 425). [9] Подобное замечание интересно также и тем, что позволяет предположить о том, что новгородцы, воеводы Шенькурский и Яколь выполняя поручение метрополии доставить мех, потребовали увеличения налогового сбора с данной территории, обвиняя налогоплательщиков в сокрытии части налогооблагаемой площади.[10] Поход на Югру в 1446 г., часть которого пролегала в вдоль Сев.полярного круга [11] — это самый дальний военный поход за данями, когда-либо совершенный новгородцами.

Уровень военной подготовки и соответствующих технологий населения Сибири описал в частности  Э.Кэмерон \E.Cameron\, справедливо обращая при этом внимание на двойной характер налогообложения и болезненность введения новых правил, часто имеющие драматические последствия.[12]

Для изучения фискальной системы Древнерусского государства Подвинье и Повычегодье предоставляют безукоризненный материал как по порядку обложения, и числу плательщиков государственных налогов. Эти данные позволяют выявить  территории и порядок налогового администрирования. Случаи чрезвычайного фиска, отложившиеся по  известиям 1446 г., были также основаны на статистике плательщиков.

Так, в 1428 г, Новгород, использовав Заволочье в качестве компенсационного фонда, разверстал чрезвычайную подать в размере 5 тыс.рублей  из расчета «з десяти человек рубль», [13]., на что в современной исторической литературе обратил внимание А.А. Бобров. В  результате была получена численность плательщиков в 50 тыс. [14] Важно отметить, что подход по  сбору чрезвычайных налогов по вышеприведенному расчету, был характерен и для Северо-Восточной Руси в целом. Описание его содержится в Договорных грамотах московских князей. Причем, вводить такой сбор имел право  исключительно великий князь.[15]  В этой связи, вызывает интерес чрезвычайность налога, на который обратил внимание И.Я. Фроянов, что «ловчее» возложил на окрестность Берестья Мстислав Романович в 1289 г. «за крамолу» из расчета 20 кур с сотни (плательщиков).[16] С точки зрения изучения средневекового фиска площадь сбора данной подати можно установить, то объем данного налога, безусловно использовавшегося для внутреннего потребления и число плательщиков, еще предстоит определить. На это наталкивает сообщение источника – испанского еврея Ибн Якуба, записавшего о стоимости в Праге IX  в. 25 кур или пшеницы на 75 дней пути, составляющее до 50 кг зерна равного 1 дирхему=2,988 г серебра.[17]

Американская историография вопроса показывает, что как кажется, русские кадастры, и источники с конца пятнадцатого столетия не показывают ничто общего с практикой переписей монголов. Возможно, что Московское государство, — считает Ч.Гальперин /Halpetrin Ch.J./, — просто испытывало недостаток в необходимых бюрократических средствах для такого совершения.[18] Не вдаваясь в анализ историографии, заметим, что данная сентенция является отражением, исходящее из методологии исторического исследования, когда в частности, как показал Д.К. Уо (D.K.Waugh) спор между историками Н.Е. Носовым и  А.А. Зиминым об административно-территориальных реформах, управлении страной «имеют важное значение для расследования возникновения московского бюрократического абсолютизма».[19]

Теперь немного статистики.

Возвращаясь к летописной записи о походе на Югру 1446 г. обратим внимание на следующее. Василий Шенькуский и Михаил Яколь пошли на Югру отнюдь не с новгородской дружиной, но с заволочской, т.е. комплектование отряда, состоящего из 3-х тыс. «детей боярских и людей удалых», происходило среди населения новгородского Подвинья, которому хорошо были известны югорские реалии. Сопоставив две величины – величину податного населения – 50 тыс.человек и 3 тыс. вооруженных людей, нетрудно установить, что для Русского Севера в эпоху средневековья, когда 3-х тыс.отряды были в порядке вещей, численность населения которое могло безболезненно мобилизовать подобные контингенты могло находиться в пределах величины податного населения Подвинья, устанавливаемого на основании изучения событий 1428 г.

Можно, поэтому, считать, что второй московский князь Юрий Данилович зимой 1324/25 г.взял Устюг «на щит», т.е. осадив, располагал отрядом в 3 тыс.воинов, набранных среди новгородцев. Такой отряд предположительно мог быть быстро скомплектован населением Новгорода из расчета до 50 тыс.человек. Необходимо вспомнить, что в литературе отмечалось о возможности численности населения новгородской сельской округи в пределах 90 тыс.чел, что сделано на основании изучения «Устава Ярослава о мостех». [20]

В настоящее время принимая величину населения Новгорода для того периода в 30 – 35 тыс. человек, предложенную недавно К.А. Аверьяновым,[21] то мобилизация отряда для Юрия Даниловича, как представляется, была сопровождена определенной мотиваций для «призывников» в том числе  и с ближайшей округи, с внутреннего пояса метрополии.[22] Причем, зимой крестьяне на Русском Севере не заняты сельскохозяйственным трудом, поэтому Юрий Данилович набрал свой отряд без особых хлопот.

В целом практика мобилизации русских ратей, в том числе и эпохи создания централизованного государства Иваном III (1462-1505), [23] рассмотрена Д.Островски- /D.Ostrovski/, где численные значения «вставших под ружье» ратей тщательно исследованы по летописям и являются нотационными по данной тематике,[24]  когда наши данные вполне с ними сопрягаются. В целом же общая численность русской армии времен Ивана III находилась в пределах  175-180 тыс.чел., что устанавливается по материалам выступления против крымского хана Ахмеда в 1372 (Д.Островски) и тверского похода 1485 (Г.Алеф).[25] Данные, отражающие скорее всего мобилизационный потенциал, согласуются по значениям с числом воинов, участвовавших в вятском походе 1489 г., которое составило 64 тыс.чел.

По наблюдениям Ю.А. Алексеева, основанных на новгородских и псковских источниках, один пеший воин «рекрутировался» с 3-5 дворов, [26] означающие в нашем случае, что мобилизация 3-тыс.отрядов в Подвинье для похода на Югру в 1446 г. состоялась с 600-1000 дворов. Если считать, что  одни двор был населен 5 жителями, что следует из связки по находке А.Г. Боброва 1428 г., то в этом случае население Новгорода можно даже увеличить, причем с достаточной долей уверенности. Однако вывод мы сделаем вероятностный, означающий, что население Великого Новгорода в XIV – первой половине XV вв. находилось в пределах 36- 50 тыс.чел.

Прямым подтверждением логики изучаемого процесса является численность новгородцев, атаковавших Устюг в 1398 г. вначале Двинской войны, возглавляемые воеводой Василием Борисовым и новгородскими посадниками, составившая 8 тыс.чел.[27]

Документ о «государевых данях» с Перми Вычегодской представляет собой уникальный исторический источник, который предстоит перед нами вместе с хронологически последующими историческими событиями. Как известно в 1489 г. 64-тыс. армия Ивана III, в сопровождении «судовых ратей» , т.е. пехоты, доставленной на кораблях, принудила к капитуляции город Хлынов, который вместе с Вятской землей, вошел в состав российского государства.[28] В меридиальном отношении Вятская земля располагается строго на юг по отношению к Перми Вычегодской, а поскольку Вятская земля была взята со второй попытки, то нетрудно придти заключению, согласно которому подтверждение размеров «государевых даней» с Перми Вычегодской и присоединение Вятки есть этап формирования восточной (сибирской) политики Москвы. Если учесть в то же время и то обстоятельство, что нависшую с севера над Казанским ханством Вятскую землю Москва вплоть до 1552 г. год взятия Казани никогда не использовала этот геополитический фактор, то становится очевидным, что Москва всегда считала возможным иное решение казанской проблемы,[29] нежели, спвродические удары с севера, тем более что перемещение значительного воинского контингента из центра на Вятку для решения стратегических задач не осталась бы в Казани незамеченной.

Несколько отвлекаясь от темы, заметим, что еще С.М. Соловьев обращал внимание на примере похода на Казань 1469 г., как Москва подталкивала вятчан присоединиться к ней и как этому противодействовал казанский посол, находившийся в Вятке.[30]

Таким образом  документ 1485 г. о подтверждении даней с Перми Вычегодской, присоединение Вятки в 1489 г.есть с геополитической точки зрения создание плацдарма для охвата Казани с севера, а также подготовки наступления на Пермь Великую и далее за Каменный пояс в Сибирь.

Рассматриваемый источник был принят или повторен весьма вовремя, т.к., согласно фактам, изложенным Дж.Мартин, в период между 1471 г., когда  Новгород выплатив Коростовскую контрибуцию фактически отказался от Перми (Вычегодской), а также  присоединением Москвой Перми Великой (Чердыни) в 1472 и  кризисом престолонаследия в Казани 1487, а также взятием Вятки в 1489 г., правительство Ивана  III целеустремленно пробивало путь за Урал, не опасаясь сопротивления Тюменского ханства.[31]

А.Н. Насонов относил к Перми новгородской верхнее течение Выми  и верхнее Повычегодье.[32] При этом, еще В.Н. Татищев не пытался отождествить Пермь с Биармией, относя ее к слову норманнского происхождения. В настоящее время существует мнение о том, что новгородская Пермь располагалась на Пинеге [33] или на Вычегде в целом.[34] В.Л. Янин локализовал Пермь в северном Пвычегодье,[35] Однако в литературе осталось в стороне сама возможность  отождествления  дефиниции «закамское серебро» с Повычегодьем, т.е. с Пермью (Вычегодсокй) договоров Новгорода с князьями.

Иван Калита потребовал «Закамское серебро» сразу после возвращения им из Орды в 1332 г., туда он часто ездил, как показал Н.С. Бориосв, жил там подолгу, выступая или живым щитом, или царственным заложником, страхуя себя и свое княжение одновременно  от негативной реакции Орды в связи с народными выступлениями, перенося при этом значительные нравственные и физические страдания. Именно Повычегодье оттуда из Орды, выглядит как территория расположенная «за Камой». Согласно В.Л. Егорову хан(султан) Узбек основал новую столицу на месте Царевского городища под Волгоградом в 1332 г.,[36] куда, естественно, мог быть приглашен «великий князь владимирский», а именно этот титул вывез оттуда Иван Данилович.

Полученный ярлык на великое княжение, как заметил В.Водов, ограничивал княжение Владимирское Белозерским княжеством, но Иван Данилович его просто аннексировал.[37] Если мы примем во внимание то обстоятельство согласно которому Иван Калита в 1327 г.в результате претворения политики Узбека  «разделяй и властвуй», которую он был вынужден применить в результате тверского восстания 1327 г., как показано А.А. Горским, выделил в княжение московскому князю Новгород и Кострому, а суздальскому князю Александру Васильевичу – Владимир и  остальное Поволжье, то следует заключить, что такое «наделение» аппаратом Узбека носило бессистемный характер, а для Калиты было благостной ошибкой, поскольку делало Кострому логистическим центром, как сказали бы ранее, перевалочным пунктом для «закамского серебра» в его казну.[38]

В историографии считается, вместе с тем, что Иван I получил полномочия на сбор татарской дани с другими князьями и с Рязанской земли. С помощью татарского войска, как пишет А. Поппеэ (A.Poppe) он, не колеблясь, принялся грабить земли своих соседей, вымогая послушание и право сбора дани. В ходе этого процесса он приносил пользу для своей казны, поэтому получил свое прозвище (кошелёк).[39]

Одновременно, заметим, что Калита не имея прав самостоятельно собирать налоги в поясе внешних колоний Новгородской феодальной республики, в том числе на Печоре, в Перми и Югре, в этой связи, Жалованная грамота 1485 г., очерчивает налоговую территорию, отождествляемая здесь с «закамским серебром», представляющая собой нижнее и среднее Повычегодье, т.е. та волость, которая входила в «реестр» новгородско-княжеских докончаний как «Пермь».

Теперь обратимся к сообщению Коми-Вымской летописи, где под 1383 г. сообщается о сражении новгородцев с местным населением под Солдором (Сольвычегодском), которое рассматривали Дж.Мартин, В.Н. Давыдов, Н.С. Булатов, О.В.  Овсянников, Б.Н. Флоря. В него следует, что Пермь, оспариваемая Новгородом должна принадлежать новгородской епархии. Это был коварный удар новгородцев по московским владениям. Он совершен был после нашествия Тохтамыша, совершался под церковным знаменем, когда власть московского патриархата еще не укрепилась здесь окончательно, а Стефан Пермский лишь начинал свою деятельность и ставил вопрос о создании Пермской епархии. [40]

Вологда уже давно принадлежала Москве, значит они проникли в точку боестоклновекния гигантским кружным путем, как это осуществляли ушкуйники в 1374 или 1386 гг. Но сейчас новгородцы проделали еще более длинный и тяжелый путь, где на заключительном этапе пользовались Сев.Двиной. Именно этой магистралью пользовались в IX — XIII вв. норманны, норвежцы по происхождению, достигая Булгара или Суздаля.[41]

Таким образом, Новгород напомнил Москве, что территория, которую в 1383 г. он атаковал, является новгородской по определению, к тому же и много позже считалась новгородской, что следует из Договора 1471 г., заключенного Новгородом с польским королем Казимиром.[42] Правда, последнее уже являлось историческим анахронизмом. Как неожиданную историографическую находку следует признать утверждение С.М. Соловьева о включении Перми в Шелонский договор 1478 г.,[43] что раздвигает научный историко-географический поиск. Сейчас же можно утверждать, что Повычегодье вплоть до впадения Вишеры в ср.течении Вычегды, как это следует из источника 1485 г. и есть Пермь новгородско-княжеских докончаний, дани с которой потребовал в 1332 г. Иван Данилович, при этом формально не нарушая договора с Новгородом. Софийская Первая летопись старшего извода сообщает под 1334/6842 г.: “Того же лета новгородцы взяша миръ с великимъ княземъ Иваном Даниловичемъ” (ПСРЛ. Т.6. Вып.1. стб.407).

Одно из четырех, выделенных Б.Н. Флорей уникальных известий Вычегодско(Коми)-Вымской под летописи 1333 г. гласит: «князь великий Иван Данилович взверже гнев свой  на устюжцев и на наугородцев, по что устюжцы и наугородцы  от Вычегды и от Печоры не дают черный выход Ордынскому царю и дали князю Ивану на черный бор Вычегду и Печору и с тех времен князь московский начал взимати дань с пермские люди». [44] В данной записи двукратное упоминание устюжцев и новгородцев, а также географическое положение к ним податных территорий говорит о том, что логистика новгородской дани проходила через Устюг, который присутствует здесь в качестве транзитного пункта и  тот богател как транзитер. Из сведений позднего времени известно, что плательщик доставлял деньги в счет налога «своими силами».[45] Безусловно, в Устюг, который обладал значительным собственным финансово-экономическим потенциалом.[46] Последнее означает, что Иван Калита переключил финансовый поток в виде мехов в 1707 соболей в год с нижней и средней Вычегды из казны Новгородской боярской республики в Москву в казну собственную, логистика которого состояла в перемещении мехов из Каргополя, который являлся «сместным» владением новгородских и белозерских феодалов,[47] через Устюг — Кострому — в Москву.[48]

Более поздние сведения, собранные в частности, С.Герберштейном для рубежа XV – XVI вв. не только показывают транспортную логистику области как Вологда Устюг – Вычегда – Вишера, но предметы налоговых сборов, правда, без численных значений: «когда они /купцы, церковнослужители, налоговики – Н.Х.\ достигают, наконец, Устюга, лежащего в трехстах милях [от Перми]. В этой области хлеб употребляют весьма редко. Ежегодную дань государю они выплачивают лошадьми и мехами».[49]

Московский рубль был в XIV — XV вв. 10-гривенным.[50] На конкретную дату 1332 г., зафиксирована весовая норма русского рубля-слитка равная 195,3 г.[51]  В статье проводится 150-летняя ретроспекция, когда 6828 счетных гривен составляли 682,8 рублей – серебряный эквивалент дани с новгородской Перми был равен ежегодно в казне Ивана Калиты 133,35 кг серебра, рассчитанный по московской денежно-весовой норме. Следовательно, можно сделать вывод исторической науки. Сумма по источнику отражает реалии 1332 г, когда новгородцы предложили Калите 500 рублей или  97,65 (≈ 100) кг серебра. [52]

В статье приводились сведения об изучении «Устава Ярослава» о строительстве моста через Волхов, датируемый В.Л.Яниным 1265-1266 г. Они использовались не только для изучения вопросов демографии с использованием  методов исторической географии, когда привлекался  Договор Новгорода с польским королем Казимиром 1471 г.,[53] отстающий от грамоты Ярослава на более, чем на 200 лет. Скорее всего, речь следует уже вести о ситуационно-сравнительном изучении исторического процесса в рамках проводимых историком ретроспекций.

В одном из старых советских историко-демографических работ можно найти рекомендацию как можно в методическом плане осуществлять «контроль времени» в подобного рода исследованиях. «Это производится следующим образом. Допустим, к цифре численности  населения 1500 г.мы пришили, ведя линию от средневековой статистики. И к этой же цифре мы могли притти, спускаясь вглубь, ведя от цифр 1700 г. Если при таком смыкании рядов получается лишь небольшое расхождение, то  это будет говорить о пригодности результатов».[54]

Сопоставление приведенных сумм разнохронологических источников позволяет сделать вывод о конкретности исторических реконструкций, как по финансовым, так и географическим координатам. Новгородцы полагали, что 500 рублей  за требование «закамского серебра» как цена вопроса позволит им избежать в дальнейшем безпрецендентных требований великого князя. Однако они  ошибались – Иван I начал новую стратегию расширения податной территории Московского княжества.[55] Сделаем предположение о том, что именно в контексте   событий о «закамском серебре» следует рассматривать  наделение Новгородом литовского князя Наримонта сына Гедимина Карельской землей в 1333 г.[56]

Таким образом, приведенные в данной работе экологические свидетельства новейшего времени, наложенные на средневековых письменный источник, как Жалованная грамота 1485 г. показывает огромный потенциал историко-демографических и историко-экономических исследований средневековой Руси,